Є хибний стеріотип, мовляв на Донбасі мешкають самі лише етнічні "русскіє", тобто переселені росіяни (звідси міф про "проросійський регіон"). Це навмисна протиукраїнська пропаганда, яка не має жодного відношення до реальності.
Серія корисних статей ЕТНОСИ ДОНБАСУ розповість, хто насправді проживає на Донеччині та Луганщині.
Разговариваем с Дмитрием Билым — кубанским казаком, писателем, доктором исторических наук, доцентом кафедры украиноведения Донецкого юридического института. Он утверждает, что примерно четверть жителей Донбасса — галичане по происхождению.
— Так когда ты впервые задумался над идентичностью галичан Донбасса?
— В 1990 году, когда работал в приемной комиссии Донецкого государственного университета. Это был период национальной эйфории, и я спрашивал у абитуриентов, говорят ли они на украинском и как относятся к идее независимой Украины.
Интересно, что почти все выходцы из восточных областей отвечали, что украинским владеют и к независимости относятся благосклонно. А вот выходцы из Галичины отвечали, что вот во Львове националисты, там, мол, большой плакат висит «чемодан — вокзал — Россия», они против русских, русских не любят, поэтому нет, пусть будем все вместе. То есть они как-то абстрагировались от того, что уже висело в воздухе, и это меня удивляло.
— На Донбассе так много галичан?
— Да, очень много.
В 1945 году в Донецке проживало 100-150 тысяч человек, а в 1976 году — миллион. Представьте себе, откуда взялись остальные 900 000, кроме естественного прироста.
Многие приезжали в поисках работы. А было еще и так: в 1940-х на Западной Украине устраивали облавы, во время гаивок (от слова «гай» — лес), например, отправляли молодежь на Донбасс.
Другой источник мигрантов из Западной Украины — жертвы депортаций из Лемковщины [а также из Западной Бойковщины. — Ред.], как следствие соглашений об обмене населением с правительством Польской Народной Республики. Также были и такие, кто приезжал на Донбасс добровольно, с намерением спрятаться от МГБ (Министерство государственной безопасности — «А»), затеряться среди населения. А еще — бывшие бойцы УПА (Украинская повстанческая армия — «А»), которым после освобождения из заключения не позволяли возвращаться на родину.
Когда-то я участвовал в этнографической экспедиции, собирали вышиванки и другие экспонаты для одного сельского музея. И нам говорили, что там и там живут западенцы, они еще вышивают, а мы — нет. Они до сих пор живут компактно, например, — Октябрьское, Казацкое Новоазовского района Донецкой области — на 90% лемков [а также западные бойки. — Ред.], Звановка под Артемовском.
Наконец, там почти в каждом селе существует квартал, где живут выходцы из Западной Украины. Они прижились, стараясь сохранять свои обычаи и традиции, как в Казацком и Октябрьском, где крестьяне греко-католики построили церкви в лемковском стиле.
То есть в селах эта галицкая региональная идентичность сохранилась лучше. Зато в городах галичане, как показывает мой опыт 1990 года, стали неофитами, более русскими, чем русские, советские и донецкие вместе взятые, что при каждом удобном случае демонстрировали свое верноподданичество.
В 1989 году я принимал активное участие в обществе «Курень», созданного по образу львовского «Товарищества Льва». Многие люди прошли через «Курень». Но из Западной Украины было только двое — галичанка Ирина Пришляк и Анатолий Луцюк с Волыни. Хотя мы агитировали среди студентов из западно-украинскими корнями...
— Это уже второе или третье поколение?
— Второе. Они уже были полностью интегрированы в мейнстрим. На них давил этот комплекс неполноценности, и они пытались подчеркнуть свою советскую идентичность, а не дай Бог, украинскую или галицкую...
Или еще такой пример. Я сам из Макеевки, а напротив жила семья из Западной Украины. И когда тот наш сосед напивался, то говорил: «Я помню 1938 год, ксендз идет, и если я ему не поклонился, то он меня палкой по голове... и я плачу... Спасибо советской власти, шо нас освободила...»
А были и другие соседи, один — бандеровец, офицер УПА, отсидевший, а в другом подъезде жил бывший «ястребок». Видимо, они были из одной деревни и имели между собой какие-то кровавые счеты. Вот они сходились, напивались и спорили до драки, кто от кого прятался и кто что кому должен. На драку выходила посмотреть вся округа. Но в будние дни, когда были не пьяны, то нормально, просто не здоровались.
Или идем, навстречу бабка, говорит на чистом украинском. Мой товарищ спрашивает, почему не возвращаетесь на Западную Украину, а она — не хочу, чтобы меня там убили бандеровцы, здесь мне лучше.
Никогда не забуду такой случай. До шахты от моего дома было две остановки троллейбусом. И мы малыми ездили на шахту попить газировки, за которую там не надо было платить (шахтеры наполняли этой водой бутылки, когда спускались в забой).
И как-то мои товарищи поссорились и в троллейбусе начали обзывать друг друга: да ты глупый бандера... А когда мы вышли из троллейбуса, подошел к нам шахтер, высокий, черноволосый, с усами, я его хорошо запомнил... и берет это за шкирку, что кричал «о Бандере»: «Ты, бля, знаешь, падла, кто такой Бандера, свинота?». И смотрю, у него такие глаза, что сейчас размажет его о тот троллейбус. «Гавкни мне еще раз что-то про бандеровцев, понял?» — и ушел. Так вот, живет человек, на русском разговаривает, а что у него в душе, кто знает?
Или еще. Когда в 1990 году мы сделали вертеп, ходили, пели — и вдруг человек навстречу, расплакался. «30 лет не слышал коляды», — говорит. Оказалось, что он с Тернопольщины, денег дал. Жена его русскоязычная едва оттянула его от нас. Так он пошел со слезами на глазах. То есть галичане скрывали свои чувства, но иногда это прорывалось.
— Но это характерно для первого поколения, а их дети — интегрированы полностью?
— Нет, не полностью. В девяностые определенный ренессанс возрождения самосознания происходил и среди донбасских галичан. А уж те, которые попали на Донбасс в 1990-х годах, те, в основном, и язык очень тщательно хранят, и уже их дети украиноязычны.
— А можно ли установить действительное число переселенцев из Западной Украины?
— Думаю, не менее 25% всего населения. А как их посчитать и сохранилась ли такая статистика, не знаю. Как бы там ни было, переселенцев из Западной Украины немало.
Еще такой пример — ЯКХЗ, Ясиновский коксохимический завод. В народе его называли «Бандеры», там в поселке — одном из крупнейших в Макеевке — жили почти исключительно выходцы из Западной Украины.
— И где они сейчас?
— Ассимилировались, скорее всего. Хотя... Я теперь живу в Донецке... Вот сын того самого офицера УПА, это был парень такой... раз я его видел в 1992 году, кажется, он тогда работал на шахте... Так вот, он тогда был с желто-голубым значком.
А еще — греко-католический приход Донецка. Очень важный центр украинской идентичности во главе с отцом Пантелюком.
Между прочим, у нас разные объединения казачества. Одно из них возглавлял выходец со Станиславщины. Вот я его спрашиваю раз: ведь ты гуцул, да? — Да. — Тогда представь себе, что я, кубанский казак, возглавил какое-то общество гуцулов. Что бы ты сделал? — Дал бы в рыло. — А мне, казаку, как на тебя смотреть? — говорю. Такие вот парадоксы украинской галицкой идентичности на Донбассе.
— Что-то во время выборов эта украинская идентичность не проявляется...
— Конечно, результаты выборов у нас регулярно фальсифицируют, особенно последние президентские выборы. Другое дело — насколько. Потому реальные данные никто не знает.
— А кто-то из донецких галичан сделал карьеру?
— Василий Алексеевич Пирко — из Стрыя, завкафедрой историографии исторического факультета Донецкого национального университета, лучший знаток исторических источников региона. Еще один историк региона, Петр Лавров, отсидел за участие в подполье ОУН, жил в Донецке, но переехал во Львов. Галина Гордасевич — писательница, также вернулась во Львов. Есть директора шахт.
Штат Донецкого университета регулярно пополняли выходцы из Львова — химики, физики, математики, филологи. Вообще те галичане, которые работали в сфере высшего образования, своей идентичности не чурались.
Беседовал: Игорь Черновол.
Серія корисних статей ЕТНОСИ ДОНБАСУ розповість, хто насправді проживає на Донеччині та Луганщині.
Разговариваем с Дмитрием Билым — кубанским казаком, писателем, доктором исторических наук, доцентом кафедры украиноведения Донецкого юридического института. Он утверждает, что примерно четверть жителей Донбасса — галичане по происхождению.
— Так когда ты впервые задумался над идентичностью галичан Донбасса?
— В 1990 году, когда работал в приемной комиссии Донецкого государственного университета. Это был период национальной эйфории, и я спрашивал у абитуриентов, говорят ли они на украинском и как относятся к идее независимой Украины.
Интересно, что почти все выходцы из восточных областей отвечали, что украинским владеют и к независимости относятся благосклонно. А вот выходцы из Галичины отвечали, что вот во Львове националисты, там, мол, большой плакат висит «чемодан — вокзал — Россия», они против русских, русских не любят, поэтому нет, пусть будем все вместе. То есть они как-то абстрагировались от того, что уже висело в воздухе, и это меня удивляло.
— На Донбассе так много галичан?
— Да, очень много.
В 1945 году в Донецке проживало 100-150 тысяч человек, а в 1976 году — миллион. Представьте себе, откуда взялись остальные 900 000, кроме естественного прироста.
Многие приезжали в поисках работы. А было еще и так: в 1940-х на Западной Украине устраивали облавы, во время гаивок (от слова «гай» — лес), например, отправляли молодежь на Донбасс.
Другой источник мигрантов из Западной Украины — жертвы депортаций из Лемковщины [а также из Западной Бойковщины. — Ред.], как следствие соглашений об обмене населением с правительством Польской Народной Республики. Также были и такие, кто приезжал на Донбасс добровольно, с намерением спрятаться от МГБ (Министерство государственной безопасности — «А»), затеряться среди населения. А еще — бывшие бойцы УПА (Украинская повстанческая армия — «А»), которым после освобождения из заключения не позволяли возвращаться на родину.
Когда-то я участвовал в этнографической экспедиции, собирали вышиванки и другие экспонаты для одного сельского музея. И нам говорили, что там и там живут западенцы, они еще вышивают, а мы — нет. Они до сих пор живут компактно, например, — Октябрьское, Казацкое Новоазовского района Донецкой области — на 90% лемков [а также западные бойки. — Ред.], Звановка под Артемовском.
Наконец, там почти в каждом селе существует квартал, где живут выходцы из Западной Украины. Они прижились, стараясь сохранять свои обычаи и традиции, как в Казацком и Октябрьском, где крестьяне греко-католики построили церкви в лемковском стиле.
То есть в селах эта галицкая региональная идентичность сохранилась лучше. Зато в городах галичане, как показывает мой опыт 1990 года, стали неофитами, более русскими, чем русские, советские и донецкие вместе взятые, что при каждом удобном случае демонстрировали свое верноподданичество.
В 1989 году я принимал активное участие в обществе «Курень», созданного по образу львовского «Товарищества Льва». Многие люди прошли через «Курень». Но из Западной Украины было только двое — галичанка Ирина Пришляк и Анатолий Луцюк с Волыни. Хотя мы агитировали среди студентов из западно-украинскими корнями...
— Это уже второе или третье поколение?
— Второе. Они уже были полностью интегрированы в мейнстрим. На них давил этот комплекс неполноценности, и они пытались подчеркнуть свою советскую идентичность, а не дай Бог, украинскую или галицкую...
Или еще такой пример. Я сам из Макеевки, а напротив жила семья из Западной Украины. И когда тот наш сосед напивался, то говорил: «Я помню 1938 год, ксендз идет, и если я ему не поклонился, то он меня палкой по голове... и я плачу... Спасибо советской власти, шо нас освободила...»
А были и другие соседи, один — бандеровец, офицер УПА, отсидевший, а в другом подъезде жил бывший «ястребок». Видимо, они были из одной деревни и имели между собой какие-то кровавые счеты. Вот они сходились, напивались и спорили до драки, кто от кого прятался и кто что кому должен. На драку выходила посмотреть вся округа. Но в будние дни, когда были не пьяны, то нормально, просто не здоровались.
Или идем, навстречу бабка, говорит на чистом украинском. Мой товарищ спрашивает, почему не возвращаетесь на Западную Украину, а она — не хочу, чтобы меня там убили бандеровцы, здесь мне лучше.
Никогда не забуду такой случай. До шахты от моего дома было две остановки троллейбусом. И мы малыми ездили на шахту попить газировки, за которую там не надо было платить (шахтеры наполняли этой водой бутылки, когда спускались в забой).И как-то мои товарищи поссорились и в троллейбусе начали обзывать друг друга: да ты глупый бандера... А когда мы вышли из троллейбуса, подошел к нам шахтер, высокий, черноволосый, с усами, я его хорошо запомнил... и берет это за шкирку, что кричал «о Бандере»: «Ты, бля, знаешь, падла, кто такой Бандера, свинота?». И смотрю, у него такие глаза, что сейчас размажет его о тот троллейбус. «Гавкни мне еще раз что-то про бандеровцев, понял?» — и ушел. Так вот, живет человек, на русском разговаривает, а что у него в душе, кто знает?
Или еще. Когда в 1990 году мы сделали вертеп, ходили, пели — и вдруг человек навстречу, расплакался. «30 лет не слышал коляды», — говорит. Оказалось, что он с Тернопольщины, денег дал. Жена его русскоязычная едва оттянула его от нас. Так он пошел со слезами на глазах. То есть галичане скрывали свои чувства, но иногда это прорывалось.
— Но это характерно для первого поколения, а их дети — интегрированы полностью?
— Нет, не полностью. В девяностые определенный ренессанс возрождения самосознания происходил и среди донбасских галичан. А уж те, которые попали на Донбасс в 1990-х годах, те, в основном, и язык очень тщательно хранят, и уже их дети украиноязычны.
— А можно ли установить действительное число переселенцев из Западной Украины?
— Думаю, не менее 25% всего населения. А как их посчитать и сохранилась ли такая статистика, не знаю. Как бы там ни было, переселенцев из Западной Украины немало.
Еще такой пример — ЯКХЗ, Ясиновский коксохимический завод. В народе его называли «Бандеры», там в поселке — одном из крупнейших в Макеевке — жили почти исключительно выходцы из Западной Украины.
— И где они сейчас?
— Ассимилировались, скорее всего. Хотя... Я теперь живу в Донецке... Вот сын того самого офицера УПА, это был парень такой... раз я его видел в 1992 году, кажется, он тогда работал на шахте... Так вот, он тогда был с желто-голубым значком.
А еще — греко-католический приход Донецка. Очень важный центр украинской идентичности во главе с отцом Пантелюком.
Между прочим, у нас разные объединения казачества. Одно из них возглавлял выходец со Станиславщины. Вот я его спрашиваю раз: ведь ты гуцул, да? — Да. — Тогда представь себе, что я, кубанский казак, возглавил какое-то общество гуцулов. Что бы ты сделал? — Дал бы в рыло. — А мне, казаку, как на тебя смотреть? — говорю. Такие вот парадоксы украинской галицкой идентичности на Донбассе.
— Что-то во время выборов эта украинская идентичность не проявляется...
— Конечно, результаты выборов у нас регулярно фальсифицируют, особенно последние президентские выборы. Другое дело — насколько. Потому реальные данные никто не знает.
— А кто-то из донецких галичан сделал карьеру?
— Василий Алексеевич Пирко — из Стрыя, завкафедрой историографии исторического факультета Донецкого национального университета, лучший знаток исторических источников региона. Еще один историк региона, Петр Лавров, отсидел за участие в подполье ОУН, жил в Донецке, но переехал во Львов. Галина Гордасевич — писательница, также вернулась во Львов. Есть директора шахт.
Штат Донецкого университета регулярно пополняли выходцы из Львова — химики, физики, математики, филологи. Вообще те галичане, которые работали в сфере высшего образования, своей идентичности не чурались.
Беседовал: Игорь Черновол.
Комментариев нет:
Отправить комментарий